Андрей Костин: «Галантный» Сократ
К проблеме бытования образа исторической личности в русской литературе конца XVIII века

Образ Сократа складывается в России достаточно долго: с момента появления первого «Сократического диалога» Ж. Верне (Jacob Vernet, 1698 — 1789) [1] в «Ежемесячных сочинениях» в 1755 г. до публикации первой оригинальной попытки осознать личность Сократа — отрывка из «Афинской жизни» (1795) Н. М. Карамзина — проходит 40 лет. За это время напечатаны — часто в нескольких переводах — как важнейшие для Европы произведения сократического цикла (Платона, Ксенофонта, Ф. Фенелона, М. Мендельсона), так и второстепенные, приобретающие, однако, в России особое значение. Основным источником сведений о Сократе являются сочинения двух его учеников — Платона и Ксенофонта. Разница между этими свидетельствами хорошо осознавалась в XVIII веке. Г. А. Полетика (1723 или 1725 — 1784) в предисловии к своему переводу «Воспоминаний» и «Оправдания Сократова» писал: «Платон и Ксенофонт, сделавшие наибольшую славу учению сократову, были между собою такие два соперники, которых ревнованье почти до ненависти доходило <…> Платон еще при жизни сократовой начал писать под именем его свои разговоры, но примешал во оные <…> странные и от себя вновь изобретенные мнения <…> Ксенофонт, чтобы защитить память и честь своего учителя, предпринял сочинение сих четырех книг <…> Что касается до верности его сочинений, то в том он пред Платоном такое получил преимущество, что как древние, так и новейших веков ученые люди в том только Платону верят, в чем он согласно в Ксенофонтом о Сократе пишет» [2]. Здесь видно предпочтение «учеными» произведений Ксенофонта как основного источника сведений о Сократе. Однако ориентация на Платона или Ксенофонта объяснялась не только приведенной причиной. М. Монтуори, говоря о становлении образа Сократа в эпоху Просвещения, замечает, что в трудах ученых XVIII века о Сократе явно проявляется отказ от представления о Сократе-философе в пользу Сократа-человека [3]. Это различение Сократа — добродетельного человека и Сократа — мудреца обнаруживалось не только в научной литературе. Сократ-мудрец в XVIII веке — это прежде всего Сократ — сторонник учения о едином Боге и бессмертии; не случайно самым востребованным диалогом Платона в это время оказывается «Федон», а самым распространенным сюжетом, связанным с Сократом — его смерть. Таким образом, на разных полюсах восприятия оказывается, с одной стороны, морализующий Сократ, Сократ-гражданин, а с другой, — Сократ, проповедник истин, близких по духу рационалистическим религиозным исканиям XVIII века. При этом в первом случае более актуальным источником оказывается Ксенофонт, а во втором — Платон.

Первое оригинальное русское произведение, трактующие образ Сократа, появляется только в середине 90-х годов. Это уже названный отрывок из «Афинской жизни» Н. М. Карамзина, где Сократ предстает в рассказе Платона «величайшим из божественных смертных», отличавшимся прежде всего своими «идеями о Боге и Натуре» [4].

Однако освоение образа происходит раньше и связано с некоторой аллегоризацией Сократа, когда его имя начинает означать скорее «добродетельнейшего человека», /93/ чем историческую личность. Эта особенность бытования образа Сократа ярко отражена в характеристике, которую дает ему А. Н. Радищев в своей «Песни исторической»: «Сократ (иль добродетель воплощенна)» [5]. Радищев здесь использует, несколько видоизменяя, формулировку, данную им ранее в «Путешествии из Петербурга в Москву»: «вочеловеченная истина — Сократ» [6]. Видоизменение заключалось в следующем. Говоря о «вочеловеченной истине», Радищев дает свою оценку деятельности Сократа: «Не он ли (афинский народ. — А.К.), в безумии своем, предал смерти, на незагладимое вовеки себе поношение, вочеловеченную истину — Сократа» [7]; слово «истина» здесь оказывается в семантическом ореоле, связанном с представлением о едином Боге, «добродетель воплощенна» же — общая, лишенная критичности формулировка. В интересной статье Е. В. Свиясова [8] на более обширном материале (несколько десятков античных имен) показано бытование в России в XVIII в. подобной речевой фигуры, которую автор рассматривает как вид метонимии. Между тем привлекаемый мною материал восприятия образа Сократа свидетельствует о существовании случаев более сложных, чем метонимия, и склоняющихся к аллегории. В приводимых мною примерах Сократ не теряет своей конкретной образности, его имя не становится простой заменой некоторого отвлеченного смысла, а только указывает на него.

Подобных примеров упоминания Сократа только в качестве своеобразной речевой фигуры для конца XVIII века можно привести множество, однако еще показательнее обнаруживается освоение русской культурой того времени образа Сократа, когда он помещается в несвойственный ему содержательный контекст, в частности связанный с вопросами любви и женской (вообще внешней) красоты. Автор монографии об образе Сократа в XVIII веке Бенно Бём назвал этот элемент сократической традиции «галантно-сентиментальным» [9]. Как показывает Б. Бём, в европейской литературе сложилась определенная традиция описания Сократа в данном ключе. Этого нельзя сказать о России, где, как было сказано выше, первые оригинальные произведения, посвященные собственно Сократу, появляются только в середине 1790-х годов. Однако отдельные примеры подобной трактовки Сократа можно найти и в русской традиции. Нескольким подобным эпизодам и посвящена данная статья.

В 1787 г. В Петербурге иждивением П. И. Богдановича была издана книжка «Розы с шипами» [10], представляющая собой сборник из пяти повестей о любви великих людей. Одна из повестей озаглавлена «Мудрость и красота, или Сократ». Как указывает раздел дополнений к «Сводному каталогу русской книги гражданской печати XVIII века», источником для перевода послужили, по-видимому, 3 и 5 тома «Amusements de la compagne de la cour» [11], причем последняя повесть — пересказ повести из 5 тома, а первые четыре, по-видимому, перевод из 3-го [12].

Мне удалось установить, что первые четыре повести также являются пересказом части книги «Любовные истории великих людей» [13] Мари-Катрин Ортанз Вильдье (ок. 1640 — 1683), салонной писательницы времен Людовика XIV. Книга впервые вышла в 1671 г., до 1712 г. выдержала 8 изданий, а в 1721 и 1741 годах /94/ была включена в состав собрания сочинений Вильдье [14]. Мне не удалось непосредственно познакомиться с 3-м томом «Amusements», однако его содержание повторяет состав двух томов книги Вильдье [15].

Первые четыре повести из сборника «Розы с шипами» представляют собой очень вольный перевод первых четырех повестей книги Вильдье. Перевод выполнен так, что сохранена преимущественно сюжетная канва, а все авторские отступления, в частности, характеризующие произведение как игру, дающие ему шутливые оценки, опущены, как можно видеть, например, из следующей таблицы:

Розы с шипами. СПб., 1787. С. 133—134	Villedieu M.-C. H. Les amours des grands homes. 2 vol. Amsterdam, 1688. P. 84	Перевод.
Сократ ничему сему не внимал, но должен был терпеливо сносить скорбь свою, которая толико после в нем усилилась, что была единственною причиною, как некоторые повествуют, оного редкого бесстрастия, с каким он испил чашу смерти, уготованную ему коварством и суеверием. Алкивиад же скончался на руках прекрасныя своея Тимандры, как видно из преданий древних дееписателей.	Ce fut pour cette mesme Timandre, qu'il mourat peu de temps apres, comme l'historien de sa vie le temoigne; & si j'en-croy mes Memoires satyriques, ce fut le de plaisir que Socrate concent de cette avanture, qui lui fit supporter la mort avec tant de fermete. <…> Je passeray aux amours de quelques grands Capitanes, qui puissent de lasser mon stile de la rectitude ou les Philosophes l'ont force dans ces deux premiers Histoires.	Вот из-за этой-то Тимандры он и умер некоторое время спустя, как свидетельствует историк его жизни, и если верить моим сатирическим «Воспоминаниям» [16], то Сократ с удовольствием согласился на это приключение, которое позволило ему принять смерть с такой твердостью. <…> Я перейду к любовным историям нескольких военачальников, которые, возможно, избавят мой стиль от той прямоты, к которой принудили его философы в первых двух историях.

Весьма вероятно, впрочем, что эти изменения были внесены в текст Вильдье уже в одной из многочисленных французских перепечаток «Любовных историй».

Сюжет повести «Мудрость и красота, или Сократ» напоминает комедию ошибок. Это история любви Сократа и Алкивиада к прекрасной юной Тимандре, воспитаннице мудреца, удачная для ученика и неудачная для учителя. Здесь много переодеваний, неузнаваний, писем, пришедших не тому адресату. Заканчивается повесть рассуждением Алкивиада о том, что невозможно бесстрастно рассуждать о любви, уличением Сократа в тайной любви к своей воспитаннице, послечего следуют примеденные выше слова со с. 133 — 134. Несмотря на контекст любовной истории, Сократ в повести предстает мудрецом, что видно особенно явно в залавии повести: «Мудрость и красота, или Сократ», измененном относительно французского оригинала, где повесть названа просто «Сократ». Сократ появляется в русском издании не как историческое лицо, а как пример того, что «любовь находит способ владычествовать и над самою премудростию, и сердце, каким бы нравоучением ни было от нее ограждено, она сыщет всегда в нем место без обороны» [17]. Несмотря на отказ от шутливого тона оригинала, сам сюжет, комический в своей основе, представляет нам Сократа-любовника смешным.

Откровенно комичным предстает Сократ в «Почте духов» И. А. Крылова. В первых письмах первой части Сократ изображается как наиболее обращающая на /95/ себя внимание жертва безумия Прозерпины, помешанной на французской моде. Только возвратясь в ад, Прозерпина говорит, как ей понравились новые моды, после чего «в минуту подхватила она близ ее стоящего Сократа и принудила его пропрыгать с собою аглинские прогулки; Диоген хохотал во все горло и говорил, что это прекрасная пара» [18]. В следующем письме, описывающем продолжение событий в аду, сообщается о бале, устроенном богиней. Бал открывают Плутон с Прозерпиной, «потом Лукреция с Сократом танцевали менует: говорят, будто он уже за нею и машет» [19]. Очевидна травестийность этого эпизода. Хохот во все горло возникает оттого, что совмещается несовместимое — «воплощенная добродетель», с одной стороны, и танцы и щегольское «машет», с другой. Здесь наиболее отчетливо встает особенность идеального образа Сократа, сложившегося в России: помещение его в галантный контекст может быть оправдано только игрой и неизменно обладает комическим эффектом.

В 1791 г. В «Московском журнале» была помещена повесть Н. М. Карамзина «Наталья, боярская дочь». Завершая описание главной героини повести, автор делает шутливое замечание: «Сократ говорил, что красота телесная бывает всегда изображением душевной. Нам должно поверить Сократу, ибо он был, во первых, искусным ваятелем (следственно, знал принадлежности красоты телесной), а, во вторых, мудрецом и любителем мудрости (следственно, знал хорошо красоту душевную)» [20]. Интересно отметить возможный источник знакомства Карамзина с подобным суждением Сократа. Хотя вопрос об отношении души и тела и был одним из важных вопросов, интересовавших исторического Сократа, и в античных источниках (прежде всего — в I книге «Воспоминаний» Ксенофонта [21]) представлены его высказывания о предпочтении душевной красоты красоте тела, более близким источником для Карамзина мог служить диалог К. М. Виланда (1733—1813) «Тимоклея» (на русский язык он был переведен четыре года спустя после публикации «Натальи, боярской дочери» [22], однако знакомство с ним Карамзина, хорошо знавшего творчество Виланда, вероятно). Темой диалога, проходящего при туалете молодой воспитанницы Сократа Тимоклеи, готовящейся к празднику, служит как раз проблема истинной красоты, и основная его идея в том, что красота человека определяется не внешностью, а добродетельностью души: «…ежели хотим говорить всегда правду, то должны назвать приятными тех только особ, в которых находим красоту души и соединенные с нею приятности» [23]. Р. Ю. Данилевский заметил относительно русского перевода Виланда 1795 года: «…переводчик Николай Горчаков внес в текст мелкие изменения, стараясь создать у читателя впечатление о книге как назидательном чтении на тему о превосходстве духовной красоты над «красотою цветущего и приятными красками испещренного тела»» [24]. Карамзин говорит о важной для Виланда гармонии внутренней и внешней красоты и вместе с тем подчеркивает некоторую комичность оценки Сократом красоты юной девушки. Между «принадлежностями красоты телесной», известными ваятелю, и непосредственной красотой девушки — значительное различие.

Наконец необходимо отметить, что существовала и устоявшаяся традиция упоминания Сократа в «галантном» контексте как собеседника и даже ученика во вкусе Аспазии (источником этой традиции является диалог Платона «Менексен»). /96/

В книге «Похвала Сократу, произнесенная в обществе человеколюбцев» (1783) [25], интересной тем, что она затрагивает все проблемы, так или иначе возникавшие к XVIII веке в европейской литературе о Сократе, защищая Сократа от утверждающих, что мудрец «посещал женщин», автор сравнивает Аспазию и Диотиму (героиню диалога Платона «Пир») со «славными особами, которые начальствовали в судилищах вкуса, много споспешествовавших славе времен Людовика XIV» [26].

В середине 1790-х гг. образ Аспазии — наставника Сократа в своих стихотворных сочинениях упоминают Карамзин и Радищев.

В «Песни исторической» (1795—1796), давая краткое описание Афин периода Перикла, Радищев так говорит о правителе Афин:

Друг Аспазии любезной,
Что Сократ (иль добродетель
Воплощенна) в честь вменяет
За учителя имети
Себе славну Аспазию. [27]

А Карамзин в «Послании к женщинам» (1796) обосновывает предпочтение Сократа всем прочим философам следующим образом:

Скажите, отчего мудрец Сократ милее
Всех прочих мудрецов? учение его
Приятнее других, приятнее, сильнее
Нас к мудрости влечет? Я знаю — оттого,
Что граций он любил, с Аспазией был дружен. [28]

Для обоих писателей общение Сократа с Аспазией, конечно, не являлось определяющим для создания его образа. Карамзин, как говорилось выше, был автором первого оригинального русского описания Сократа, где главным достижением философа признано познание «истин о Боге и Натуре». Для Радищева Сократ — также человек, познавший божественные истины и осужденный легкоуправляемым афинским народом. Характерно, что у обоих авторов образ Аспазии — собеседницы Сократа появляется в связи с описанием не самого мудреца, а его «учителя» (ведь утверждение, что Сократ «с Аспазией был дружен» для Карамзина — средство возвысить представление о женщине вообще). Сократ при этом неизменно остается мерилом человеческой добродетели, некоей абстрактной фигурой речи.

Примечания

[1] [Верне Ж.] Разговор о должностях человеческих между Сократом и Эвагором // Ежемесячные сочинения. СПб., 1755. Т. 1. С. 224 — 234. {Разговоры Верне неоднократно переводились: Верне Ж. Нравоучительные сократические разговоры, Сочиненные для наставления его светлости наследнаго князя саксен-готфскаго и алтенбургскаго женевским профессором г. Вернетом. СПб., 1769.; Его же. Сократические разговоры. СПб., 1777; Его же. Разговор Сократа с Пифагором о должностях человека. СПб., 1790.}
[2] Ксенофонт. Ксенофонта О достопамятных делах и разговорах Сократовых четыре книги и Оправдание Сократово пред судиями. СПб., 1762. С. 11 — 13 ненум.
[3] Montuori M. Socrates. Physiology of a myth. Amsterdam, 1981. P. 19 — 25.
[4] Аглая. Кн. 2. 1795. С. 32—33.
[5] Радищев А.Н. Стихотворения. Л., 1975. С. 86.
[6] Радищев А..Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Вольность. СПб., 1992. С. 84.
[7] Там же. С. 83 — 84.
[8] Свиясов Е.В. Прономинация как вид метонимии (на материале античных антропонимов) // Россия. Запад. Восток. Встречные течения. К 100-летию со дня рождения академика М. П. Алексеева. СПб., 1996. С. 109 — 153
[9] Boehm. B. Socrates im 18. Jahrhundert. 2 Aufl. Neumunster, 1966. S. 167—190.
[10] Розы с шипами. СПб., 1787.
[11] Amusements de la compagne de la cour, et de la ville, ou recreations historiques, anecdotes secrettes et galantes. Amsterdam. 1739. Vol. 3; 1741. Vol. 5.
[12] Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века (1725 — 1800). Дополнения. Разыскиваемые издания. Уточнения. М., 1975. С. 120.
[13] Villedieu M.-C. H. Les amours des grands homes. 2 vol. Paris, 1671.
[14] Villedieu M.-C. H. Oeuvres De Madame De Ville-Dieu. Vol. 5. Paris, 1721; 2-е изд.: Paris, 1741.
[15] Williams R.C. Bibliography of the seventeenth-century novel in France. New York, 1931. P. 222; Jones S.P. A list of French prose fiction from 1700 to 1750. New York, 1939. P. 61.
[16] Имеются в виду «Воспоминания о Сократе», или «Меморабилии», Ксенофонта.
[17] Розы с шипами. С. 1.
[18] Крылов И.А. Соч.: в 2 т. М., 1969. Т. 2. С. 15.
[19] Там же. С. 23.
[20] Московский журнал. 1791. Ч. 8. Кн. 1. С. 23.
[21] Ксенофонт. Ксенофонта О достопамятных делах и разговорах Сократовых…
[22] Виланд К.М. Разговор Сократа с Тимоклеею о мнимой и истинной красоте с кратким начертанием жизни сего великаго нравоучителя. М.: тип. И. Зеленникова, 1795.
[23] Там же. С. 30.
[24] Данилевский Р.Ю. Виланд в русской литературе // От классицизма к романтизму. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1970. С. 316.
[25] Похвала Сократу, произнесенная в обществе человеколюбцев. М., 1783. Перевод книги Eloge de Socrate, prononce dans une Societe de Philantropes. Yverdon, 1777. Упомянутое в заглавии «Общество человеколюбцев» — Societe de Philantropes, основанное в Страсбурге в 1776 г. «Похвала Сократу» — одно из первых изданий общества. См.: Voss J. Die Strassburger "Societe de Philantropes" und ihre mitglieder im Jahre 1777 // Voss J. Deutsch-franzosische Beziehungen im Spannungsfeld von Absolutismus, Aufklarung und Revolution. Bonn, Berlin, 1992. S. 121 — 138.
[26] Там же. С. 18.
[27] Радищев А.Н. Стихотворения. Л., 1975. с. 86.
[28] Карамзин Н.М. Полное собрание стихотворений. Л., 1966. С. 176.

Опубликовано:
Костин А. А. «Галантный» Сократ. К проблеме бытования образа исторической личности в русской литературе конца XVIII века // Русская литература. СПб., 2005. № 1. С. 92 — 96.
Текст в фигурных скобках не включен в публикацию. Цифры в косых скобках означают начало страниц публикации.